Тщетно кричал сын Льва: «Несут Троцкого!» – тщетно звонил в двери квартир. Никто из живших в доме партруководителей не открыл дверей, Сталин их уже выучил. Троцкого спокойно снесли по лестнице в автомобиль... На вокзале сын продолжал кричать, обращаясь к железнодорожникам: «Смотрите, как несут Троцкого!» Но вокзал был пуст, и железнодорожники спокойны. Время Троцкого прошло.
Темные, полуграмотные рабочие, партийцы ленинского призыва, счастливо вздохнули: главное обвинение против их партии – «евреи правят» – исчезло. И они были благодарны Сталину. Радек мрачно острил: «Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро». Зиновьев и Каменев вскоре испуганно раскаялись – публично осудили свои взгляды как антиленинские.
В дни прощания с Боголениным Сталин произнес речь.
Бывший семинарист не забыл церковную риторику. Он говорил о заповедях, завещанных Боголениным, и клялся их исполнить.
Что ж, он исполнил – и в самый короткий срок. Ленин задумал укротить мятежную старую гвардию – он сумел довести это до абсолюта. Ленин принял грозную резолюцию о единстве партии – он сделал ее железным законом.
Он имел право сказать: «Я утверждаю, что нынешний режим в партии есть точное выражение того самого режима, который был установлен в партии при Ленине во время X и XI съездов».
Теперь впереди было расставание с нэпом, окончательное усмирение страны – и ее встреча с новым царем.
В то же время Сталин уже думает о будущем своего государства – и начинает заманивать обратно уехавших великих.
Идут переговоры с Максимом Горьким. Знаменитый «Буревестник революции» не принял Октябрьский переворот и заклеймил своего вчерашнего друга Ленина «авантюристом, готовым на самое постыдное предательство интересов пролетариата».
Весь 1918 год его газета «Новая жизнь» нападала на большевистский террор. «Русская революция ниспровергла немало авторитетов, мы боимся, что лавры этих столпов не дают спать Горькому, мы боимся, что Горького смертельно потянуло в архив, что ж, вольному воля! Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов», – заявил тогда Коба. Но Горького это не остановило – он написал пьесу о мерзостях новой власти. Хозяин Петрограда Зиновьев распорядился повторить то, что уже делал с писателем «проклятый царизм»: пьеса была запрещена, на квартире Горького провели обыск. Зиновьев грозил пойти дальше – арестовать окружение Горького, но тот продолжал свои разоблачения: «Ничего другого не ждем от власти, боящейся света гласности, трусливой и антидемократической, попирающей элементарные гражданские права... посылающей карательные экспедиции к крестьянам».
«Новая жизнь» была закрыта Зиновьевым. Ленину пришлось посоветовать «отцу пролетарской литературы» отбыть из первого пролетарского государства. В 1922 году Горький покидает Россию под предлогом лечения...
Теперь, когда Зиновьев, главный враг Горького, изгнан из Ленинграда, Сталин дает задание вернуть «Буревестника революции». Это должно освятить приход нового Вождя.
Переговоры с Горьким он поручил руководителю своей тайной полиции Генриху Ягоде.
Одновременно он велел начать переговоры с другой знаменитостью (уже беспартийной) – композитором Сергеем Прокофьевым. Операцию по его заманиванию также проводит ГПУ.
В январе 1927 года после многих приглашений и долгих колебаний Прокофьев вместе с женой решился посетить «Большевизию». Свои впечатления он изложил в дневнике.
По прибытии в страну к нему тотчас прикрепили сопровождающего – некоего Цукера. Этот «работник ВЦИКа» (так он представился Прокофьеву) был, естественно, работник ГПУ. Прокофьева поселяют в лучшем отеле – «Метрополе».
«Огромный номер, вид на Большой театр восхитительный, но нет ванны, а вода для умывания в кувшинах... Толпа на улицах добродушная, это ли те звери, которые ужаснули весь мир? Лакеи, как и всюду, берут на чай и вежливые, – описывает Прокофьев. – Всю дорогу Цукер с увлечением объяснял благотворную работу своей партии. Выходило очень интересно и в планетарных размерах».
Обработка продолжается. Прокофьева привозят в особый ресторан, где «обед необычайно вкусен и сервирован: тут и рябчики, тут и изумительно взбитые сливки, и вообще масса забытых русских вещей». Когда он входит в консерваторию, оркестр играет приветственный марш. В гостинице он получает «письмо эротического и даже демонического характера... с приложением телефона».
Наконец, Прокофьеву оказывают высшее доверие – приглашают «в гости в Кремль». Для сопровождения выделена наиболее интеллигентная кремлевская дама – товарищ Ольга Каменева, сестра Троцкого и жена Каменева, уже отосланного в Рим послом (но его семья по-прежнему живет в Кремле).
«Солдаты с ружьями и сверкающими на солнце штыками охраняют Кремль, – записывает Прокофьев. – Цукер, захлебываясь, объясняет: вот прошел такой-то министр, а вот здесь Ленин сделал то-то, а вот тут живет революционный поэт Демьян Бедный... Но жить здесь неудобно, поясняет Цукер, если хочешь позвать к себе кого-то просто в гости – большая возня с пропусками... Нас ввели в огромную комфортабельную комнату с великолепными креслами и шкафами с книгами, ввели с легкой торжественностью, почтение носилось в воздухе, сама Ольга Давыдовна показалась мне живой и приятной... Затем явился Литвинов (заместитель наркома иностранных дел) с женой. Оба объявили, что любят музыку. Цукер осторожно дал понять, что хорошо бы я немного поиграл... Черпали отдых новые революционные силы под звуки моих сочинений...»